Эортология и богословие Рождества Христова

В основе праздника Рождества Христова лежит событие явления Христа во плоти. Древние христиане должны были бы в честь этого события установить особый праздник, так как оно занимает важное место в христианской эортологии (с греч. — учение о праздниках). Однако, исходя из данных древней христианской письменности о порядке установления праздников, Рождество Христово уступает место Пасхе и Пятидесятнице.

Самые ранние известия о праздновании Рождества Христова относятся ко второй половине II века. Причина такого позднего появления праздника обусловлена, в частности, религиозной психологией самих христиан того времени.

Известно, что древние христиане на дни рождения смотрели иначе, чем язычники. По взгляду последних, дни рождения — дни радости, а дни смерти — скорби и траура, ибо смерть для них была нечто страшное и неизвестное («quo vadem nescio» — «куда иду, не знаю», — говорили римляне). У язычников особой популярностью пользовался обычай праздновать дни рождения богов, знаменитых людей — основателей философских школ, императоров и свои собственные.

Христиане в своем взгляде на дни рождения и смерти держались ветхозаветной традиции, по которой дни рождения — дни плача, а вся земная жизнь — юдоль плача. Такое воззрение объясняется и отсутствием в Священном Писании упоминаний о днях рождения. Правда, в нем косвенно говорится о дне рождения фараона, Антиоха Епифана и Ирода, но они — язычники, христианское же сознание не хотело иметь ничего общего с язычеством, тем более во времена гонений.

Историк Евсевий в своей «Церковной истории» упоминает о Послании смирнских христиан к филомелийцам по случаю мученической кончины святого Поликарпа Смирнского (+167). В нем сообщается, что проконсул, по совету иудеев, сжег тело святителя Поликарпа, чтобы оно не стало у христиан предметом почитания. Но «мы, — пишут смирняне, — собрали кости его… и положили их, где следовало: туда, как только можно будет, мы станем собираться с веселием и радостью, и Господь соизволит нам праздновать день его мученического рождения». Как видно из этого, христиане смотрели на кончину мученика как на его день рождения для Жизни Вечной. Вот почему и в дальнейшем церковный годичный круг не имеет праздников, связанных с днем рождения святых, исключая празднования в честь Спасителя, Богоматери и Иоанна Предтечи, которые теперь у нас имеют наименование «Рождества».

После прекращения гонений Церковь хотела научить христиан ценить земную жизнь и чтить ее начало и конец во Христе. Поэтому и возникла необходимость установления праздника, посвященного пришествию во плоти Сына Божия.

Но были и другие причины. Прежде всего, появление ересей, в частности, докетов, не признававших реального рождения Христа Спасителя. Святой Иоанн Богослов в Первом Послании в связи с этим говорит: Всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога. А всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста (1 Ин. 4, 2—3).

Во времена Климента Александрийского этот праздник не имел еще того содержания, как ныне. Он назывался Богоявлением и имел отношение вообще к явлению Бога во плоти, что охватывало и Рождество Христово, и событие Его Крещения во Иордане. Очевидно, этот праздник был установлен православными в противовес еретическому взгляду василидиан, учивших, что Христос стал Сыном Божиим именно со времени Крещения во Иордане, когда на Него сошел Святой Дух. В «Завещании Господа нашего Иисуса Христа», христианском памятнике III века, говорится об этом празднике как получившем широкое распространение и даже указываются важнейшие предметы вероучения, излагаемые епископами или пресвитерами, — о двух природах во Христе, о тайне Воплощения и Искупления и о других истинах веры. В наше время в древней Арсиное (ныне Фаюм в Египте) найден папирус начала IV века с текстом антифона, исполнявшегося на Явление — epifania (6 января), в котором речь идет о рождении Христа в Вифлееме, о звезде, о пастухах и Крещении в Иордане^[1]. У Оригена под Богоявлением — epifania понимается Крещение Господне, а от его ученика святого Григория Неокесарийского дошло до нас Слово на Богоявление. В мученических актах епископа Иерапольского Филиппа (+304) сообщается о всеобщем распространении этого праздника во Фракии.

Смысл праздника как явления Бога объясняет святой Иоанн Златоуст. По его словам, Спаситель после Крещения явился видимо пред людьми, то есть с этого времени начал Свое общественное служение. На этом основании святитель опровергает сказания апокрифов о чудесах, совершенных Иисусом Христом в детском возрасте. Преподобный Ефрем Сирин epifanis понимал в смысле Рождества Христова. Известно также, что этот святой отец составлял песнопения в противовес еретическим гимнам некоего Армения. По словам блаженного Феодорита Кирского, Армоний, ученик ересиарха Вардесана, сочинил некоторые песнопения и тем, что нечестие облекал приятностью напевов, привлекал слушателей и вел их к духовной погибели, преподобный же Ефрем взял мелодии этих гимнов и соединил их с истинным богомыслием. В одном из таких рождественских песнопений славословится Воплотившийся Сын Божий, причем славословия расположены соответственно годам земной жизни Спасителя. Эти торжественные радостные песни у сирийских христиан и теперь употребляются за богослужениями на Рождество Христово^[2].

К мнению преподобного Ефрема Сирина в отношении понимания смысла epifania присоединяются святители Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Нисский. Святой Григорий Богослов в одном из своих Слов говорит: «Ныне праздник Богоявления, или Рождества, ибо так и иначе называется день сей, и два наименования даются одному торжеству, потому что Бог явился человеком через рождение. От явления произошло наименование Богоявления, от рождения — Рождества»^[3]. Из описания богослужения на праздник Богоявления в Иерусалиме у аквитанской паломницы конца IV века Сильвии (Этерии)^[4]«Паломничество по святым местам» видно, что этот праздник больше имел отношение к событию Рождества Христова, поскольку включал совершение праздничной службы в Вифлееме, а через сорок дней после него праздновалось Сретение Господне.

Выделение праздника Рождества Христова (но не отделение, поскольку два праздника мыслятся как единое целое и промежуток между ними занимает одиннадцать дней и называется у нас «святками», то есть продолжением праздника, как святого дня) произошло не позднее середины IV века и ранее всего — в Римской Церкви. По свидетельству Иоанна, епископа Никейского, эта Церковь начала праздновать Рождество Христово 25 декабря при папе Юлии (337—352).

В одном римском календаре, составленном не позднее 354 года и найденном в конце прошлого столетия Моммзеном, в разделе о днях кончины мучеников под 25 декабря (или 8 календой января) написано: «День Рождения Христа в Вифлееме», а в отделе хроникальных событий есть заметка: «В консульство цезаря Августа и Емилия Павла, в восьмые календы января, в пятницу, в 15 день новолуния».

В надписи на статуе святого Ипполита Римского день Рождества Христова помечен 25 декабря. В открытой Георгиадисом (в Халки) части комментария святого Ипполита на книгу пророка Даниила есть замечание: «Первое явление Господа во плоти, при котором Он родился в Вифлееме, произошло 25 декабря, в среду, в 42 год Августа… а пострадал Он 25 марта, в пятницу, в 18 году Тиверия, в консульство Руфа и Рубелия»^[5]. Папа Ливерий (352—366), преемник ранее упомянутого папы Юлия, при пострижении в монашество сестры святого Амвросия Медиоланского Марцеллины указывал ей на значительность этого события в ее жизни, совпавшего с днем Рождества Спасителя от Девы Марии.

Следовательно, Рождество Христово в Риме стало праздноваться 25 декабря еще до 354 года и, должно быть, задолго до указанного года.

Устанавливая дату празднований, Церковь нередко руководствовалась своими особыми, дидактическими и миссионерскими соображениями. Особо отмечая тот или иной день, Церковь имела в виду и преодоление каких-то местных традиций, пережитков прежних обычаев. Знаменитый историк, авторитет в вопросах истории календаря, праздников и летосчисления профессор Василий Васильевич Болотов говорит: «Язычество, с которым ведет борьбу Церковь, есть не только религия, но и сложившийся известным образом быт. Доказать язычнику несостоятельность его представлений о богах и убедить его веровать в Единого Христианского Бога значит сделать много, но еще не все. Порвать свои житейские отношения с соседями-язычниками новообращенный не имел возможности. Нужно было охранять его от рецидива, и праздники занимали едва не главное место между теми орудиями, которыми отвергнутое язычество могло вести партизанскую войну с побеждающим христианством… Учреждая во дни языческих праздников свои праздники, Церковь выбивала из рук политеизма одно из последних средств обороны. Установить христианский праздник в день праздника языческого значило созвать христиан в церковь и поставить их под влияние таких воспоминаний, что для многих становилось потом психологически невозможно участвовать в языческих праздниках»^[6].

25 декабря был праздник восточного культа Митры. Римские воины с Востока распространили культ Митры по всему миру, в частности и в самом Риме. Кроме того, в Риме с 17 по 23 декабря отмечались Сатурналии, то есть праздник в честь языческого бога Сатурна, или Хроноса. Такое чествование сопровождавшееся гладиаторскими боями, носило весьма мрачный и печальный характер. За этим печальным праздником «бога времени» следовал радостный праздник «бога солнца», назывался он «днем непобедимого солнца» и совершался с особенным торжеством при Юлиане Отступнике в честь нарождающегося солнца и в преддверии нового года, то есть в то время года, когда солнцеворот становился заметным.

В противовес такому языческому торжеству Церковь перенесла с 6 января на 11 дней назад день воспоминания Рождества Христова — день Рождения «Незаходимого Солнца Правды».

По мысли святого Григория Нисского, как с этого дня начинает уменьшаться тьма и увеличивается время солнечного света и таким образом происходит поворот в природе, так и с Рождением Спасителя произошел поворот в мировой жизни. А святой Амвросий Медиоланский сравнивает Христа Спасителя с новым солнцем и прежний день солнца называет днем Господа.

Обычай праздновать Рождество Христово 25 декабря перешел и на Восток. Святой Василий Великий (+379), по словам тропаря в его честь, украсивший человеческие обычаи, первым в Каппадокии ввел этот праздник. Его друг и сподвижник святой Григорий Богослов то же делает в Константинополе. Известно, что святитель Григорий начал возрождение Православия в столице Византийской империи, в которой властвовали тогда еретики ариане, с маленькой церкви, известной под названием Анастасис, что значит «Воскресение». Первое служение в ней было совершено 25 декабря 379 года, первым событием по восстановлении Православия явилось введение нового праздника.

В Антиохии святой Иоанн Златоуст на память мученика Хрисогона, 20 декабря, около 386 года говорил, что в наступающее 25 декабря здесь будет праздноваться Рождество Христово. В самый праздник перед множеством народа Златоуст в своей беседе опять коснулся истории праздника. «Давно, — говорит он, — я жаждал видеть этот день, и не просто видеть, но вместе с таким множеством народа, и непрестанно молился, чтобы наше собрание было полно так, как полным видим его теперь. Итак, это сбылось и получило исполнение. Хотя нет еще десяти лет, как этот день стал известен и знаком нам, но как будто издавна и за много лет преданный нам… Посему не погрешил бы тот, кто назвал бы его и новым и вместе древним, — новым потому, что он недавно стал известен нам, а древним и давним потому… что еще пророки предсказали о Рождестве Его и издавна этот день известен и славен у живущих от Фракии до Кадикса…» И затем Златоустый святитель приводит три доказательства в пользу установления этого празднования. Во-первых, празднование великого события — дело Божие. И, как Гамалиил некогда говорил о проповеди апостолов, что если это дело человеческое, то оно скоро разорится, а если оно от Бога, то не будем ли мы богопротивниками (Деян. 5, 39—39), так и святитель Иоанн заявляет: «Я об этом дне сказал бы с дерзновением, что, так как Бог Слово — от Бога, то через это он (то есть день праздника) не только не разорился, но и возрастает с каждым годом и становится более знаменитым». Во-вторых, этот праздник считается днем Рождения Христа, что видно из переписи, о которой упоминается в Евангелии (Лк. 2, 1—7). Отсюда (из Евангелия) видно, — говорит святитель, — что Христос родился при первой переписи. А из древних кодексов, публично хранящихся в Риме, всякий желающий может с точностью узнать и время этой переписи… Мы приняли этот день от тех, которые в точности знают это и живут в том городе; обитающие там, празднуя его издавна и по древнему преданию, теперь переслали сведения о нем и нам. И евангелист не без цели означил время (Рождества Христова), но дабы сделать явным и известным для нас и самый день и показать Домостроительство Божие. И Август не произвольно и не сам от себя издал тогда такое повеление, но потому, что Бог подвигнул его душу, дабы он, хотя невольно, послужил явлению Единородного». И в-третьих, святой Златоуст показывает, что, если зачатие Спасителя, по евангелисту Луке, последовало в марте, через шесть месяцев после явления Архангела Гавриила священнику Захарии, в день очищения в месяце тисри (по нашему счету — в сентябре), то Его рождение должно было быть в декабре — «настоящем месяце, в который мы празднуем этот день»^[7].

Из всех высказываний святителя Иоанна Златоуста видно, что популярность нового праздника, конечно, зависела от величия чествуемого события. К V веку римская традиция празднования Рождества Христова 25 декабря приобрела всеобщее признание, а древнюю — праздновать 6 января, с Крещением, — сохранили только армяне. «Это, — пишет современный православный паломник, — особенно бывает заметно в сочельник в Вифлееме, когда все восточные христиане — и греки, и копты, и абиссинцы, и сирийцы — объединяются около своих алтарей — приделов, и только пустует один армянский алтарь»^[8].

Дальнейшая история чествования события Рождества Христова прослеживается в оформлении богослужения. Причем в каждой Церкви богослужение носит свой местный колорит. Православный Восток старается придерживаться традиции Иерусалимской Церкви, в которой празднование тесно связано с местом самого события. Об этом свидетельствуют древнейшие письменные литургические памятники: Иерусалимский канонарь (грузинской редакции) (VII в.), Устав Великой Константинопольской церкви (IX в.), Еваргетидский Типикон (XI в.) Афоно-Иверский Синаксарь (студийской традиции, XI в.). Славяно-русский Студийский Устав (редакции Константинопольского Патриарха Алексия) и многие другие памятники позднейшего времени.

В нашей современной Службе праздника имеют место песнопения церковных песнотворцев первого тысячелетия бытия Христовой Церкви. Из них самыми древними можно считать кондак Дева днесь Пресущественнаго раждает и икос Едем Вифлеем отверзе, написанные преподобным Романом Сладкопевцем в VI веке. В собрании епископа Порфирия Успенского была Минея VII века с Рождественской службой, но, к сожалению, листы этого памятника с текстом указанного богослужения из-за ветхости писчего материала невозможно было прочитать.

Церковное творчество VIII века на данный праздник представлено несколькими песнотворцами. Святой Андрей Критский (+713) написал четыре стихиры на Хвалите. Святой Герман, патриарх Константинопольский (+740), составил первую стихиру на Господи, воззвах, литийную стихиру на И ныне, две стихиры на стиховне, славник на Хвалите. Святой Иоанн Дамаскин (+776) написал четыре литийных стихиры, одну стихиру на стиховне и одну стихиру на Хвалите, второй праздничный канон. Преподобный Косма Маиумский составил первый праздничный канон, в основу которого положены мысли из Беседы святого Григория Богослова на Рождество Христово.

От IX века мы имеем песнопения Анатолия, игумена Студийского монастыря, — три стихиры на Господи, воззвах и стихиру на входе великой вечерни Августу единоначальствующу на земли, написанную монахиней Кассией.

Таким образом, история установления праздника Рождества Христова и песнотворческое оформление его Службы почти совпадают с эпохой Вселенских Соборов. И в этом нужно видеть особый глубокий богословский смысл.

Служба Рождества Христова — наглядное отображение жизни Христовой Церкви указанного периода, когда Церковь должна была не только защищаться от множества ересей, начиная с арианства и кончая иконоборчеством, но и противостоять им свидетельством истинности и непреложности Православия. В недрах Церкви за это время рождается то, чем живет, на чем стоит и благоукрашается духовность Православия. С того времени утверждается авторитет святоотеческого богословствования. Не случайно поэтому в предпоследней стихире на Хвалите Церковь, обращаясь к Своему Основателю, говорит устами святого Германа, патриарха Константинопольского: «Мы Тебе, как Богу и Спасителю душ наших, приносим (нечто) большее, чем денежная (вещественная) дань, — богатство православного богословия»^[9].

Современная служба в Минеях имеет надписание: Еже по плоти Рождество Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа^[10]. В некоторых Месяцесловах есть еще дописка: «Пасха. Праздник тридневный^[11]. По-латыни этот праздник называется Nativitas Domini (Рождество Господа), по-английски — Christmas, по-немецки— Weihnacht (Святая ночь), по-французски — Noel. Как видно из этих различных наименований, православное название больше всего и со всей точностью определяет и указывает на сущность праздника. Словом «Пасха» дается характеристика торжественности празднования, но также указывается на то, что праздник Рождества во многом, особенно в предпразднство, напоминает «Пасху крестную» (Великую Страстную седмицу), поскольку Воплощение (как «истощание Божества» — срав. Флп. 2, 7), Рождение, ясли и вертеп есть начало великого Крестного пути Божественного Искупителя.

По своей архитектонике Служба праздника представляет собой нечто цельное и единое и вместе с тем самостоятельное, входящее в неизменяемые части суточного круга богослужения. Структура Службы напоминает классическую поэму. В ней сочетаются вместе и поэзия, и священнодействия служащих и поющих. Ее можно представить в такой схеме.

Стихиры на Господи, воззвах со входом, паримий, Апостол, Евангелие. Все это соединяется с первой половиной великой вечерни и второй частью литургии святого Василия Великого в навечерие праздника. В заключение совершается славление на середине храма перед зажженной свечой.

Великое повечерие с пением С нами Бог, — то, что читалось в предыдущей части — в последних двух паримиях. Тропарь и кондак праздника. После чтения Слава в вышних Богу, как главной темы следующей далее утрени, имеют место литийные стихиры с выходом в притвор.

Вход в храм. Стихиры на стиховне и вторая половина вечерни с благословением хлебов.

Слава в вышних Богу — начало утрени и ее основная тема. После шестопсалмия — Бог Господь с тропарем.

Кафизмы с седальнами. Полиелей с величанием и избранными стихами, прокимен, Евангелие, стихира Слава в вышних Богу. Канон с катавасией. Тропарь после славословия великого.

Три праздничных антифона на литургии. Елицы во Христа крестистеся (отголосок совместного празднования с Богоявлением, когда совершалось крещение оглашенных), прокимен, Апостол, аллилуиарий, Евангелие и далее, в литургии святого Иоанна Златоуста, вместо Достойно — задостойник праздника.

Одним из ярких показателей темы праздника является киноник, или причастный стих, который служит глубокому духовному проникновению в тайну Боговоплощения и тайну общения со Христом через Причащение Его Святой Плоти и Крови. И, как продолжение праздника, совершается прославление Новорожденного Христа в домах самих христиан.

Антипролог начинается стихирой святого Германа Константинопольского — восстановителя иконопочитания: Приидите, возрадуемся Господеви, настоящую тайну сказующе. В данном песнопении говорится о тайне восстановления нарушенных грехопадением отношений между человеком и Богом, восстановления, совершившегося через уничижение Того, Кто, имея неизменяющийся образ Отца, «образ Его присносущия» и оставаясь Истинным Богом, становится Человеком, принявшим образ раба. Теперь, когда Истинный Бог приходит к человеку, стена, разделяющая творение и Творца, разрушена, огненное оружие Херувимское отступает, освобождая путь к древу жизни, и человек обретает доступ к плодам прежнего, райского состояния, какое имел первозданный до грехопадения. В этом истинная духовная радость, которая знаменует первое проявление жизненных сил в человеке после вкушения райской пищи.

Плоды древа жизни дают вкушающим их свет. Господу Иисусу, рождшемуся от Святыя Девы, — говорит второй из песнотворцев праздника Анатолий Студит, — просветишася всяческая… (2-я стихира на Господи, воззвах)».

…Свет нам возсия, Христе Боже, Твое пришествие. Свет от Света, Отчее сияние, всю тварь просветил ecu, всякое дыхание хвалит Тя. Образ славы Отчия, Сый и прежде Сый, и возсиявый от Девы, Боже, помилуй нас (там же, 3-я стихира). Как видно из этих слов стихиры, во всем тварном мире по причине события Рождества Христова происходит необыкновенное преобразование. С Боговоплощением мир вещественный становится причастником Божественной жизни. Виновником всего совершившегося является Тот, Которого по-славянски мы называем «Сый» — «Сущий», по-гречески «о Он», по-еврейски — Иегова, что тоже значит «Существующий», вечно Живой, Единый Живущий и являющийся Источником жизни, которая существует в мире, Осуществляющий обещанное праотцам. Этим Именем Божиим, открывшимся пророку Моисею на горе Хорив в словах: Аз есмь Сый (Исх. 3, 14), определяется близость Существа Божия ко всему живому, и особенно к человеку. «Сущий», как Сын Божий, еще до Воплощения имел близкое отношение к тварному миру. Он есть то Слово Божие, через Которое сотворен мир. Он происходит от Бога Отца, — не через творение, а через Рождение. Он, по слову апостольского чтения на рождественской вечерне, держит все словом силы Своей (Евр. 1,3), и Им содержится мир. Через Воплощение и Рождение на земле «Сущий» становится в теснейшее отношение ко всему вообще творению Божию, которое должно воссиять так же, как некогда светился терновый куст на горе Хориве.

Свет и радость всего существующего будут вечными, так как Царство Христово есть Царство всех веков, власть Его распространяется над всеми народами (3-я стихира на Господи, воззвах), и великие державы золотого, серебряного, медного и железного веков служат орудием Промысла Божия в спасении человека.

Августу единоначальствующу на земли, многоначалие человеков преста; и Тебе вочеловечшуся от Чистыя, многобожие идолов упразднися, под единым царством мирским гради быша, и во Едино владычество Божества языцы вероваша. Написашася людие повелением кесаревым; написахомся, вернии, Именем Божества — Тебе, вочеловечшагося Бога нашего. Велия Твоя милость, Господи, слава Тебе. Этой стихирой на входе великой вечерни, автором которой является поэтесса IX века инокиня Кассия, подчеркивается, что все, кто исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти (1 Ин. 4, 2), будут причастниками Тихого Невечернего Света в Царстве Отца, Сына и Святаго Духа — Бога.

Празднуемое событие знаменует вечность, но происходит оно в рамках времени, на земле. Оно необыкновенно по своей новизне, но совершается не внезапно и не неожиданно. В нем раскрывается единство двух Заветов, которые, по мысли святого Иоанна Златоуста, как два «телохранителя, сопровождают Единого Господа»^[12]. «Ни в Новом, ни в Ветхом Завете не находится ничего незаписанного, но Ветхий упреждает собою Новый, а Новый истолковывает собою Ветхий… Господь возвещается у пророков, Христос проповедуется в Новом Завете; новое не ново, потому что ветхое предупредило; ветхое не погасло, потому что оно истолковано в Новом Завете»^[13].

В паримиях праздника (их восемь) говорится, что Воплощение Сына Божия есть новотворение (Быт. 1, 1—14). Мессия, как звезда, воссияет от Иакова (Числ. 24, 2—18), родится в Вифлееме (Мих. 4, 6—8; 5, 2—8), на Нем будет почивать Дух Божий (Ис. 11, 1—10), Он будет жить среди людей (Вар. 3, 36—38; 4, 1—4). Он создаст великое царство на камне, который сокрушит все хрупкое, глиняное, земное (Дан. 2, 31 45). Сегодня, в день празднуемого события, Он с нами. Он Отрок, но Бог, и Ему повинуются народы. На Его раменах, как у военачальников, знаки отличия великого Вождя народов. Он не воюет, Он — Ангел (с греч. — вестник) Великого Совета Святой Троицы и несет мир людям, которые должны перековать свои мечи на плуги, а копья — на серпы. Его царству нет конца и пределов, потому что Он — Отец будущего века (Ис. 7, 11—15; 8, 1—4; 8—10; 9, 6-7).

Между паримиями исполняются два тропаря пророчества.

Первый — после 3-й паримии: Тайно родился ecu в вертепе, но Небо Тя всем проповеда, якоже уста звезду предлагая, Спасе, и волхвы Ти приведе верою покланяющыяся Тебе; с нимиже помилуй нас.

Второй — после 6-й паримии: Возсиял ecu, Христе, от Девы, разумное Солнце Правды, и Звезда Тя показа в вертепе, вмещающася Невместимаго. Волхвы наставил ecu на поклонение Твое, с нимиже Тя величаем: Жизнодавче, слава Тебе.

Свет звезды — это знак, вестник Неба. Его видят не маги и волхвы, в узком примитивном понимании этих слов, а «астероскопосы» (в греч. — «звездоблюстители») — люди, посвятившие себя наблюдению и изучению небесных светил. Они вчера служили звездам, но сегодня увидели нечто неожиданное и новое, ибо Небеса проповедают славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь (Пс. 18, 2). Их взору открылась Звезда, Которую видел несколько столетий назад и перед Которой благоговел их соотечественник Валаам, имевший дар пророчества, хотя и злоупотребивший им ради корыстных, сребролюбивых целей. Астероскопосы, как представители естественного богословия, становятся самовидцами Чаемого (Ожидаемого) и Желаемого всеми народами (Агг. 2, 8; Быт. 49, 10).

Но новорожденному Царю и Творцу всяческих воздают поклонение и все благочестивые израильтяне, не имевшие в сердцах своих тени лукавства. Они пришли путем свышеестественного Откровения. О них читается на вечерне из Послания к Евреям (1, 1—10) и в Евангелии от Луки (2, 1—20).

Мы же поклонение Новорожденному совершаем после окончания литургии святого Василия Великого. Происходит это по слову Самого Христа — в духе и истине (Ин. 4, 23): посреди храма возжигается свеча, как символ Вифлеемской звезды, и перед ней поются тропарь и кондак праздника, знаменующие собой дары для Новорожденного.

Здесь уместно привести размышления святого Игнатия Богоносца и святого Иоанна Златоуста о Вифлеемской звезде.

В Послании к Ефесянам (глава 19) святой Игнатий Богоносец, ученик самих апостолов, со дня памяти которого и начинается предпразднство Рождества Христова, пишет: «Звезда воссияла на небе ярче всех звезд, и свет ее был неизреченный, а новость ее произвела изумление. Все прочие звезды, вместе с солнцем и луной, составили как бы хор около этой звезды, а она разливала свет свой на все. И было смущение, откуда это новое, непохожее на те звезды явление. С того времени стала упадать всякая магия и все узы зла разрываться, неведение проходить и древнее царство распадаться, так как Бог явился по-человечески для обновления Вечной Жизни, и получило начало то, что было приготовлено у Бога»^[14].

А вот что говорит святой Иоанн Златоуст по этому же поводу: «Как призывая людей, Он облекся в человека и по виду, и по природе, так и, призывая волхвов, переменил совне в вид звезды Незримую Силу. Что та звезда не была звездою, одной из многих, научись из ее течения. Она шла не от востока к западу, но от севера к югу, потому что так направлена Палестина к Персиде; и является не ночью, а днем, что несвойственно звезде; и является, и сокрывается, что также несвойственно звезде; сокрывается, когда они дошли до Иерусалима, и является, когда удалились от царя (Ирода). Отсюда очевидно, что она была некоторою разумною силой, домоуправлявшей всем по повелению. Не из этого только это очевидно, но (также из того), что, служа им руководительницей до яслей, не сверху показывается им, но, сойдя вниз, останавливается, где был Младенец, — над самой, так сказать, Его главой; если бы она была звездою, то не показала бы такого места, тесного и ограниченного. Вы знаете, конечно, до ясности, что по чрезмерной высоте звезда не могла бы определить место даже города, и ее (указание) даже прямо спускающееся по отвесу неясно в силу чрезмерной высоты. А та (звезда) показывала и малое место — ясли, будучи близ главы, и, показав, тотчас сокрылась, что не было делом звезды… Итак, происшедшее было силою не астрономии, но домоуправления Божия» ^[15].

Чином славления заканчивается антипролог Рождественской Службы. Устав предполагает, что это уже время наступления вечерней темноты и молившийся в храме, выйдя из него и увидев «твердь небесную», украшенную звездами, почувствует превосходство Вифлеемской звезды, свет которой согреет ветхие одежды души и из вертепа сердечного соделает красную (с слав. — прекрасную) палату для Новорожденного, пришедшего восстановить прежде падший образ Адамов (тропарь предпразднства).

Служба самого праздника Рождества Христова, как и на другие великие праздники, состоит из всенощного бдения. Но оно начинается под этот праздник с великого повечерия. По своему идейному содержанию великое повечерие, как богослужение суточного круга, означает сошествие Христа во ад, явившееся пределом истощания Божества. Начало же этого истощания связано с Воплощением Сына Божия и вызвано греховностью человека. Здесь нужно помнить и другое. С сошествия во ад началось, как указывает митрополит Московский Филарет, Воскресение Христа. Так что и в Воплощении через истощание заложено предварение Воскресения. Кроме того, великое повечерие символизирует пребывание избранного народа среди тьмы языческого неведения, языческих мистерий и многобожия. И вот псалмы Давида и пророческие слова Исайи об Еммануиле есть путь к Свету, к Солнцу Правды — Христу. Величественное С нами Бог открывает торжество празднества. После чтения великого славословия (на повечерии) поются литийные стихиры — творение преподобного Иоанна Дамаскина. Выход в притвор на литию знаменует распространение христианской проповеди среди язычества.

Небо и земля днесь пророчески да возвеселятся, ангели и человецы духовно да торжествуют, яко Бог во плоти явися сущым во тме и сени седящым, рождейся от Девы. Вертеп и ясли прияша Того; пастырие чудо проповедуют; волсви от восток в Вифлеем дары приносят. Мы же хвалу недостойными устнами ангельски Тому принесем: слава в вышних Богу, и на земли мир, прииде бо Чаяние языков, пришед, спасе нас от работы вражия.

Сегодня торжество всего видимого и невидимого мира. Вся вселенная ликует, так как совершилось великое таинство мира: Бог явился во плоти (1 Тим. 3, 16), чтобы спасти нас от рабства врагу.

Понятие спасения включает две стороны: идею освобождения от зла, погибели и идею сообщения блага, вечной жизни в общении с Богом. Обладание обоими благами мыслится как состояние духовного здоровья (греч. joteria, спасение, от jos, здоровый, гармоничный, цельный). Епископ Феофан Затворник говорит: «Когда растление нравственное дошло до последних пределов, тогда Бог решил влить в человечество Свою праведность и таким образом явить ее в них… Новая кровь потекла в жилах человечества: оно стало здраветь и освящаться…»^[16]. «Спаситель, — по святому Иоанну Златоусту, — пришел уничтожить все наши грехи, пришел как Врач, а не как Судия»^[17]. Теперь, с пришествием Христа, Небо и земля стали единым целым. Сегодня на землю пришел Бог, человек взошел на Небеса. Сегодня Невидимый по Своей природе через вочеловечение доступен созерцанию (2-я стихира на литии), и Адам обновленный восклицает: Слава явлению Твоему, Избавителю мой и Боже! (4-я стихира на литии).

Но не только обновленный Адам, но и весь ангельский мир, и все творение играет… Рождшагося ради в Вифлееме Спаса Господа: яко всякая лесть идольская преста, и царствует Христос во веки (стихира на литии на И ныне).

Таким образом, последняя стихира пролога продолжает мысли заключительной стихиры антипролога. Там Вочеловечившийся Бог всех проходивших кесареву перепись написал под своим Единым Именем и бывших многобожников соделал верующими во владычество Единого Божества, а здесь с рождением Спасителя в Вифлееме прекратили свое существование языческие религии, заявлявшие некогда о надежном пути к счастью. С приходом в мир Самой Истины восстановлено истинное богопочитанне, уничтожено идолопоклонство и исчезли языческие жертвы. «Когда пришел Мир к нам, — говорит святой Василий Великий, — и возвещено Слава в вышних Богу, и на земли мир, тогда всякая ложь умолкла вдруг перед истиною, как мгновенно умолкает крик говорливых птиц, если откуда-нибудь является над ними орел»^[18].

Последующие за прологом три строфы рождественской службы-поэмы — песнопения второй половины вечерни, утрени и литургии, составляют сердцевину и ядро всего большого, продолжительного и светлого торжества. Хотя одни из них описывают внешнюю сторону чествуемого события, другие же проникают в глубины его внутреннего, духовного смысла, но все они по своему содержанию христоцентричны. Благоговейное преклонение поэтического гения перед Таинством Богочеловечества в Иисусе Христе составляет их основу. Богословская тематика их различна и многопланова.

В стихирах на стиховне святые песнотворцы-иконопочитатели патриарх Константинопольский Герман и преподобный Иоанн Дамаскин в поэтических красках живописуют икону праздника, которую нужно приуготовить к вершине праздничного торжества — полиелею. На ней отчетливо вырисовываются лики всех участников чествуемого события.

Велие и преславное чудо совершися днесь: Дева рождает, и утроба не истлевает. Слово воплощается и Отца не отлучается. Ангели с пастырьми славят, и мы с ними вопием: слава в вышних Богу, и на земли мир (1-я стихира на стиховне). Господу Иисусу, рождшуся в Вифлееме Иудейстем, от восток пришедше волсви, поклонишася Богу вочеловечшуся и, сокровища своя усердно отверзше, дары честныя приношаху: искушено злато, яко Царю веков, и ливан, яко Богу всех, яко тридневному же мертвецу — смирну Бессмертному… (там же, 3-я стихира).

Как видим, на первом плане изображение Новорожденного. Хотя Он сейчас Отроча младо, но Он — Превечный Бог, рожденный из Существа Отца прежде денницы (1-й стих на стиховне), и по праву усыновления Его по человечеству должен воссесть одесную Бога (2-й стих там же). Ради нас, по Его святой воле. Он стал Младенцем, повит пеленами, как имеющий умереть и через смерть дать всему жизнь, и положен в яслях для бессловесных животных, чтобы возвысить и обожить существо земнородных, живущих нравами хуже бессловесных (седален по 1-й кафизме). Поэтому Его приход в мир благословен. Он, как Бог и Господь, явился краеугольным Камнем в Домостроительстве спасения (стихи на Бог Господь). «Всякие краеугольные камни,— говорит святитель Иоанн Златоуст, — должны быть самыми твердыми, по сравнению с остальными камнями, употребляемыми строителями при сооружении зданий. Соединяя и связывая прочие камни, они должны быть устойчивее прочих, чтобы поддержать на себе основную часть здания и сдерживать здание как бы двумя руками… Христос Сам Себя поставил посредине, чтобы два разделенных соединить воедино: Он связал разъединенные стены, то есть природу ангельскую и человеческую; Он собрал и соединил две разъединенные стены, то есть язычников и иудеев»^[19].

Но Новорожденный немыслим без Матери. Она здесь. И не просто Мать, а Содетелева Матерь, Богородица и Дева (стихира на стиховне на Слава), плотски носившая во утробе Превечнаго и Непостижимого, всегда существующего с Невидимым Отцом — Едино и Неслиянное Троицы Божество (седален по 2-й кафизме). В этом великая глубина богатства, и премудрости, и разума Божия! (стихира на стиховне на Слава). Здесь совершается для всей вселенной поистине величайшее знамение! Сам Господь, — говорит ветхозаветный евангелист — пророк Исайя, — даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил (Ис. 7, 14). «Если бы это была не Дева, — поясняет святитель Иоанн Златоуст, — не было бы знамения. Знамение должно выходить из общего порядка вещей, превосходить обычный порядок природы, быть дивным и необыкновенным, так, чтобы каждый из видящих и слышащих замечал это. Потому оно и называется знамением, что заключает в себе нечто знаменательное; знаменательным же оно не было бы, если бы не выходило из общего порядка прочих вещей. Так и здесь: если бы речь шла о жене, рождающей по закону природы, то для чего пророк назвал бы знамением то, что бывает ежедневно?.. Пророк не сказал: се parfenos, но: се i parfenos, прибавлением артикля (i) указывая… на некую Особенную, Единственную Деву»^[20].

Предуказанное Господом знамение сбылось, и мы слышим на утрени в рождественскую ночь из уст первого новозаветного евангелиста — Матфея: Родившееся в Ней есть от Духа Святого… Все сие произошло, да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: «Се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог…» Она родила Сына Своего первенца; и он (Иосиф) нарек Ему имя: Иисус (Мф. 1, 20, 22, 23, 25).

Говоря о точном исполнении пророческих слов, относящихся к рождению Иисуса Христа, можно задаться вопросом: почему нет точности в исполнении предсказания о Его имени? Ведь пророк Исайя предрекает Ему имя Еммануил, а ангел повелевает дать имя Иисус. Сравнивая пророчество об имени Еммануил с совершившимся событием, на первый взгляд можно усмотреть как будто несоответствие, но если вникнуть в текст глубже, можно увидеть нечто другое. «Между именами Еммануил и Иисус, — говорит митрополит Московский Филарет, — существует взаимная сообразность и единство… Что препятствует нам, людям, чтобы был с нами Бог? Грехи ваши разлучают между вами и между Богом, — говорит сам пророк Исайя (Ис. 59, 2). Итак, разлучение с Богом и состояние греховности есть одно и то же. А приближение к Богу и спасение от грехов опять есть одно и то же. Таким образом, Емманунл — с нами Бог, и Иисус — Спаситель от грехов также есть одно и то же. Следовательно, и пророчество точно, и событие верно пророчеству. Еммануил есть Спаситель; Иисус есть С нами Бог»^[21]. С нами Бог в Иисусе по самому Своему Воплощению, так как в Нем естество Его Божественное и наша человеческая природа не только сближены, но соединены неслиянно в Единое Лицо Богочеловека, и потому Он, по великому апостолу языков — апостолу Павлу, не стыдится называть нас братьями (Евр. 2, 11).

С нами Бог в Иисусе в деле Искупления. Без Него мы были бы только с грехом и диаволом. Он Своей земной жизнью исполнил закон Божий, который мы нарушили. Страданием Своим Он смыл грехи, которые мы творили. Смертью Своей (Иисус) умертвил смерть, на которую за нашу греховность мы были осуждены. Своим сошествием во ад (Он) освободил нас от темноты власти диавола. Своим Воскресением вновь приобрел для нас жизнь Божию (Еф. 4, 18).

С нами Бог в Иисусе по дару Святого Духа, ниспосланного Искупителем от Отца после Его Вознесения на Небо.

С нами Бог через Иисуса Христа в нашем уме и познании, в нашем сердце и чувстве, во всей нашей жизни и делах тогда, когда не мы, но в нас живет Христос (Гал. 2, 20)^[22].

Осмысливая все, что принесло человечеству рождение Еммануила-Иисуса, Церковь с благодарным чувством возглашает на полиелее рождественской утрени величание своему Основателю: Величаем Тя, Живодавче Христе, нас ради ныне плотию рождшагося от Безневестныя и Пречистыя Девы Марии.

Эта динамика праздничной рождественской утрени приобретает особую возвышенную духоносность при пении стихиры по Евангелии: Слава в вышних Богу, и на земли мир, днесь восприемлет Вифлеем Седящаго присно со Отцем, днесь ангели Младенца рожденнаго боголепно славословят: слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение. Само содержание этого песнопения говорит за себя, и нет необходимости останавливаться на нем, — тема мира всегда актуальна, тем более сейчас, в наши дни; нами она осмысливается позитивно и с христианской точки зрения, и с общечеловеческой.

---

 

---

Эортология и богословие Рождества Христова. Часть 2

Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение — ангельская песнь рождественской ночи — это начальное (первое) молитвословие православной утрени. Оно является лейтмотивом указанного богослужения суточного круга и ясно указывает, что последнее символизирует собою новозаветное время истории человечества. Данный лейтмотив к концу утрени развивается в хвалебную песнь Творцу всяческих — в так называемое славословие великое. Но это финал утрени. А где же кульминация? Таковой является полиелей.

«Полиелей» и «мир» — это два близких, так сказать, «технически» богослужебных термина. Первый означает пение двух хвалебных псалмов (Пс. 134 и 135) на утрени с припевом: Яко в век милость Его. Аллилуиа. (Кстати, Аллилуиа — с евр.: хвалите Бога — считается песнью ангелов.) Таким образом, от многократного повторения слова «милость» появилось наименование «многомилостиво», по-гречески — «полиелей». С пением полиелея на праздничных утренях связано помазание елеем или от лампады пред иконой праздника, или елеем, благословлённым несколько ранее, на литии за тем же всенощным бдением.

Елей, производимый от плодов оливковых деревьев, помимо употребления в пищу, во все времена служил человечеству в качестве лекарства при многих физических недугах и в связи с этим стал символом здоровья и мужества. Ветвь масличного дерева, принесенная голубем Ною в ковчег (Быт. 8, 11), явилась знаком милости и примирения Бога с людьми, а голубь с масличной ветвью стал библейским, затем, можно сказать, и общечеловеческим символом мира.

Библейский, дохристианский, мир (евр. — шалом), который у святого Василия Великого называется Соломоновым, ограничивается определенным числом лет и продолжается не далее бытия мира^[1]. Но мир (ирини) Христов, по мысли того же святителя, является «премирным даром», который «спротяженен всему веку, как бесконечный и беспредельный»^[2]. С миром пришел Христос на землю, оставил его для нас (Ин. 14, 27) и через апостолов, как Единый Многомилостивый, подал Вселенной (воскресный тропарь после великого славословия). Мир Христов постигается через познание Бога и приобретение добродетелей, «истребляющих внутреннюю борьбу страстей» и не допускающих человеку «быть в войне с самим собою»^[3]. «Если кто не наслаждается таким миром, — говорит святой Иоанн Златоуст, — то, хотя бы отвне окружал его глубочайший мир, хотя бы никакой враг не нападал на него, он (действительно) несчастнее всех во всей вселенной, на которых нападают враги… Кто (же) имеет этот мир, тот не боится не только врага и варвара, но и самого диавола, а посмеивается над всеми полчищами злых духов, бывает благодушнее всех людей, не обременяется бедностью, не изнуряется недугами и болезнями и не смущается никакими другими человеческими… бедствиями, потому что он имеет душу, способную перенести все это мужественно и весьма легко, душу крепкую и здравую…»^[4]

Мир Христов — «мать всех благ и основание радости… Нет ничего равного ему, поэтому мы молимся и просим ангела мирна, и всюду просим мира в церквах, мира в молитвах, в прошениях, в приветствиях… Мир прокладывает дорогу любви»^[5].

Как видно, этот мир — совершенно новое явление, и он есть откровение Божественной славы, благодати и мира, дарованных человеку через рождение на земле Сына Божия.

И вестником мира в рождественскую ночь становится уже не голубь с масличной ветвью, а хор ангелов. Голубь мира, таким образом, является прообразом и как бы предтечей пришедшего на землю Ангела мира. Его мир — утро всего человечества в невечернем дне Царства Христова.

Вот почему стихира Слава в вышних, благовествующая о новом мире, является величественным завершением полиелея, этой вершины праздничной службы.

Теперь несколько слов о каноне рождественской утрени.

Каноны праздника представлены двумя великими песнотворцами, духовными братьями — преподобными Космой Майумским и Иоанном Дамаскином. В этих канонах дается всестороннее освещение чествуемого события. По сравнению со стихирами и другими песнопениями здесь изображается преимущественно внутренняя, духовная сущность праздника, раскрывается сам путь Боговоплощения и его следствия.

У преподобного Космы в каноне Христос рождается — славите! Тайна Боговоплощения рассматривается с объективной стороны. При этом используются тематика ветхозаветных библейских песней и святоотеческое богословие «золотого века» христианства, в частности Слово святого Григория Богослова на Рождество Христово, начинающееся словами: Христос рождается — славите! Христос приходит с Небес — встречайте!

Канон преподобного Иоанна Дамаскина Спасе люди чудодействуяй Владыка еще более определенен в догматическом выражении. Он заостряет внимание на субъективной стороне события и говорит о благах Боговоплощения как плодах любви и милости Божией к человечеству.

В каноне также уделяется место участникам и свидетелям празднуемого события и имеется богословское осмысление даже незначительных его деталей. Немного о них.

Вифлеемские пастухи, первые земные свидетели рождения Мессии, представляют здесь благочестивых иудеев, просто и искренно соблюдавших Закон Моисеев. За чистоту веры Бог сподобляет их новой Небесной вести и явления Ангела, так же как и некогда их соплеменников, трех исповедников истинной веры в вавилонской пещи сподобил посещения Ангела Господня (7-я песнь канона).

Поклонение волхвов представлено здесь в философско-историческом аспекте. Дочь Вавилона влечет к себе из Сиона в плен сынов Давидовых, но и посылает (своих) сынов — волхвов с дарами на поклонение Дочери Давидовой, принявшей в себя Бога (1-й тропарь 8-й песни 1-го канона). Это поклонение, по мысли проф. М. Скабаллановича, было как бы «исторической компенсацией за вавилонский плен»^[6] и предзнаменовало и явилось началом разрушения язычества. Кроме того, рождение Сына Божия на земле соединило не только Бога с человеком, но и самих людей воедино.

Теперь обратимся к Божественному Виновнику события. «Если чем, — говорит святой Григорий Богослов, — должно насладиться (по случаю праздника) нам, которые поклоняются Слову, то насладимся словом и Божиим законом и сказаниями как об оном, так и о причинах торжества, чтобы наслаждение у нас было собственно свое, и не чуждое Создавшему нас»^[7]. Рождественский канон поистине является пиршеством слова, посвященного Воплощенному Слову Божию.

Христос, по словам песнотворца канона, в Своем Божественном Существе равен Отцу и по человечеству — людям (ирмос 1-й песни 2-го канона). В Его человеческом рождении Божество ничего не утратило из Своей высочайшей духовности (ирмос 6-й песни 1-го канона), Своей беспредельности (там же, 1-й тропарь) и вечности (там же, 2-й тропарь), а человечество, соединившись с Божеством, восполнило свои лишения, так как Сын Адамов, Новорожденное Огроча, Своей власти подчинил весь тварный мир (2-й тропарь 6-й песни 1-го канона).

Вочеловечение Бога не менее чудесно, чем «оземленение» воды при переходе через Чермное море. Спаситель, некогда осушивший морские волны, чудесным образом продолжил путь к спасению Своего народа, а теперь Он, по Своей воле родившись от Девы, прокладывает всем нам к Небу удобную стезю (ирмос 1-й песни 2-го канона), по которой люди, поднимаясь, приобщаются Божественной славе (ирмос 5-й песни 2-го канона).

Через Боговоплощение происходит возвышение рода человеческого. Соединившись с низшей Себе природой, Сын Божий становится среди земнородных; сообщив ей от Божественной природы, остается Богом (2-й тропарь 3-й песни 1-го канона). Несмотря на полное, кроме греха, уподобление человеку, Его святость не только не подавлена плотию, но, напротив, освятила, обожила и возвысила ее (там же).

Вочеловечение Сына Божия, названное у апостола Павла великой тайной благочестия (1 Тим. 3, 16), совершается тайно от всех сил, сколько их ни есть, выше мира и на земле (3-й тропарь 1-й песни 1-го канона). Христос, по словам канона, Воплощение неизреченное имеяй, противное гадание посрамил есть (2-й тропарь 7-й песни 2-го канона), то есть Воплощение Христа, составляющее «загадку-проблему» (греч. провлима, слав. — «противное гадание») для диавола, принесло последнему посрамление. Если, по мысли святых отцов (святитель Афанасий Великий, блаженный Иероним), Христос человеческой плотию прикрыл Свое Божество от диавола, то, как добавляет автор канона, с посрамлением противника людям принесено Новорожденным Христом «богатство обожения» (там же).

Восстановитель народов, являясь человеком («Мужем») и Богом, возвратил горохищное овча — человека^[8] с пустынных холмов на цветоносное пастбище (2-й тропарь 8-й песни 2-го канона). Но Ему пришлось выдержать борьбу с диаволом и грехом, который до Воплощения Христа царствовал и торжествовал победу над людьми, как на празднике Вакха («бесящийся» — вакхео). Результатом этой борьбы явилось возведение человека от тления и смерти к полноте и красоте жизни.

Пришествие Христа во плоти разрушило силу душегубца человеконенавистника, восстановило союз с ангельским миром и открыло доступ к Тому Родителю, от Кого происходит все творение (1-й тропарь 5-й песни 2-го канона). Благодаря Воплощению Христа — Чаяния народов все человечество возвратилось к истинному богопочитанию и через это объединилось и обрело примирение.

Действенность Боговоплощения зависела от «самоистощания» Сына Божия, взявшего на Себя предел крайней нищеты (ипакой праздника)— образ раба. «Уничижение, — говорит святой Иоанн Златоуст, — принято Им для того, чтобы снизойти к нашей немощи и чтобы наставлять людей не только словами, но и примером. Как исполненный мудрости учитель лепечет вместе с лепечущими детьми и этот лепет служит знаком не неведения учителя, но заботливости его о детях, так точно и Христос (служит людям): не по несовершенству Существа Своего, но по снисхождению…»^[9].

«…Христос знал, что уничижение не может нисколько уменьшить Его славы, потому что она была не заимствованная, не приобретенная хищением, не чуждая и не несвойственная Ему, но естественная и истинная. Поэтому Он и принял образ раба, с ясным знанием и уверенностью, что это нисколько не может повредить Ему»^[10] (срав. Флп. 2, 6—8).

Принятием на Себя образа раба Всевышний залечил раны, нанесенные людям диавольскими стрелами (ирмос 6-й песни 2-го канона), и удалил смертоносный яд главы змия, разлагавший племена и народы (1-й тропарь 4-й песни 2-го канона).

Через дивное самоистощание Сына Божия человеческая природа поднята выше ее естественных границ — что видно в Пресвятой Деве, и приведена от безсолнечных врат к живоносному Свету (там же).

Воплощение и Рождество Христово, чествуемые сегодня, таким образом явили путь воссоздания человека. Царствующий над Небесами, будучи невещественным Словом, принимает твердость плоти (одебелевает), чтобы привлечь к себе первозданного (2-й тропарь 3-й песни 2-го канона) и укрепить его вторым общением (1-й тропарь 6-й песни 2-го канона).

Второе общение осуществляется через бессеменное зачатие в Богоматери, Пречистой Невесте, Божественной Отроковице Бога Слова, Который сошел в Ее утробу, как роса на руно, как капли, каплющие на землю (3-й тропарь 4-й песни 1-го канона), и прошел через Нее, не нарушив печати девства (там же, 3-й тропарь 2-го канона).

Празднуемое событие велико, и велика благодарная любовь к Его Совершителю, а особенно к Деве Марии. Но сколько бы мы ни говорили и ни воспевали это, лучше всего стоять у Христовых яслей с глубоким молчанием и назидаться неповторимой картиной события Спасителева Рождества (9-я песнь 2-го канона). Вот такое пиршество слова представили нам составители канона.

Хвалитные стихиры, являющиеся заключительной частью второй строфы рождественской поэмы-службы, как и конец канона, посвящены Пречистой Деве, Которая теперь стала средоточием обрадованного и облагодатствованного Воплощением всего творения.

В третьей строфе — в песнопениях и чтениях на литургии говорится о всыновлении Богу, которое происходит через облачение человечества в новую, Христову одежду.

Перед Христом, воплотившимся от Богородицы Марии и лежащим в убогих яслях, склоняют колена представители родов человеческих. Вся земля да поклонится Тебе и поет Тебе, да поет же Имени Твоему, Вышний. Словами этого прокимна Церковь призывает всех принести Ему за все совершенное сыновнее поклонение. «Бог даровал нам, — говорит святой Иоанн Златоуст, — самое великое благо, даровал не небо, не землю, не море, но то, что драгоценнее всего этого, — Он сделал людей ангелами, сынами Божиими, братьями Христовыми»^[11]. Сознание этого духа сыновства и чувства Христовой свободы теперь заставляет всех: и иудеев, и эллинов, взывать, по апостолу языков Павлу, единым общим восклицанием к Богу Отцу: «Авва, Отче!».

В качестве эпилога Службы-поэмы является причастный стих: Избавление посла Господь людем Своим. Аллилуиа (Пс. 110, 9). В нем указывается на Иисуса Христа как на источник внутреннего, духовного преобразования человека и нравственного освобождения от греховного плена. Иисусом Христом это достигнуто через жертвенный, искупительный подвиг, который начался с Его Воплощения и рождения, то есть с события чествуемого нами праздника.

Итак, рождественское богослужение с его славословием явившемуся Богу Слову, на земле виденному и просветившему мир, есть драгоценнейший и совершеннейший дар Церкви Христовой ее Основателю.

В качестве эпилога приведем пятистишие церковного песнотворца блаженного Кира, епископа Смирнского. Святитель Кир жил в правление Феодосия Младшего (+ 450). До принятия епископства был префектом столицы Византийской империи. Он подарил Константинополю памятник своего благочестия и тонкого художественного вкуса — великолепный храм в честь Богоматери, называвшийся после него Кировым. (При этой церкви Богоматери («в Кировых» — по выражению славянского Месяцеслова) имел жительство преподобный Роман Сладкопевец (память 1 октября)) За свой ум, большой поэтический талант, за любовь к просвещению и доброту души Кир снискал любовь всего народа, начиная с простых византийцев и кончая супругой императора Евдокией. Феодосии Младший, опасаясь за свой трон и видя в Кире, по наговору окружавших, конкурента, заставил его принять епископский сан для города Смирны.

В Смирне до Кира было неспокойно. Смирняне очень любили слушать проповеди своих святителей. Тех же епископов, которые не говорили или не умели говорить поучения, они изгоняли из города. Перед Киром они уже сделали такое трижды.

Новый святитель прибыл на кафедру в самый день праздника Рождества Христова. Смирняне, полагая, что в нем, как в светском человеке, найдут отсутствие знания догматов, потребовали от него по случаю праздника слова. Он взошел на кафедру и произнес вместо проповеди свое знаменитое пятистишие, которое вызвало у слушателей небывалый восторг и всех примирило. После этого он был ими принят и святительствовал на своей кафедре до кончины, оставив, как передают, чин освящения воды на праздник Богоявления, до нас не дошедший, и много прекрасных небольших поэтических произведений (лучшее из них посвящено иконе преподобного Даниила Столпника).

Вот его пятистишие^[12] на праздник Рождества Христова:

«Братия! Молчанием почтим Рождество
Бога Спасителя нашего Иисуса Христа:
Он зачат в Святой Деве только
От слуха^[13], Он — Слово. Ему слава вовеки.
Аминь».

---

 

---